и друг друга с истошным визгом, даже не осознавая, что визжат. Типичная для ведомых паника направила их прямо в пасть преследователя.

Только Ран держался на месте, собирая всю силу разума и чувство ответственности за племя, которое он привел на край гибели, следуя неведомому доселе инстинкту.

По сравнению с колоссальной силой разума кита его сила была ничтожна. Но, кроме нее, у Рана ничего не осталось. Он собрал ее последние крупицы и метнул в Левиафана, как копье. Он не вложил в бросок ни слов, ни призывов. Просто хотел пробиться сквозь броню гиганта, заставить его заметить другой разум в другом теплокровном мозгу.

Левиафан слабо пошевелился. Его Мысль, поднявшаяся подобно струйке дыма, на миг качнулась в направлении Рана. Ее прикосновение обожгло разум столь сильно, что Ран отшатнулся. Он не был уверен, означает ли легкое шевеление гигантского Мыслителя, что тот обратил на него внимание.

— Помоги нам! — произнес Ран и тихо, и со всей неистовостью, на которую был способен.

Похожий на окно глаз, сидящий в глубокой глазнице, как в подводной пещере, едва заметно оживился. Ран не знал, заметил ли его Левиафан, а если заметил, то понял ли, что происходит. В любом случае через пару секунд это не будет иметь значения. По волнению вокруг ясно, что гибель близка.

Ран бросил последнюю страстную просьбу в тушу, блокирующую проход.

— Помоги нам! — взмолился он. — Помоги!

Затем он развернулся, поджал ноги, толкнулся и помчался к убегающему племени. Его громкие мысли неслись впереди него, отчаянно цепляясь за разум тех, кто еще был способен слышать и слушаться.

— Назад! — звал он. — За мной! Спускайтесь!

Но как люди могут послушаться, если смерть уже склонилась над ними? Дикие вопли Дагона были понятнее, они долетали высоко, до того уровня, где находились разрушительные машины. До Дагона не докричаться, он переступил черту и отринул свою человечность. Но племя — то, что от него осталось, — еще можно спасти.

Ран из последних сил мчался вверх, выкрикивая команды.

Для соплеменников они были абсурдны; вождь приказывал не прятаться, а погибнуть. Одни просто не отвечали, слепо плывя прочь, другие возражали дрожащими от ужаса голосами.

Ран не обращал внимания на крики. Ему нужно было привести людей к Левиафану, если понадобится — силой. Даже если Ран примется их бить, они не ответят, ведь он по-прежнему их вождь. Но и подчиняться не станут.

То, что происходило потом, напоминало кошмарное побоище. Ран схватывался с молодыми и сильными, вырубал их и толкал в глубину. Заламывал руки тем, кто послабее, и тянул вниз. Гнал старых. Выхватывал детей из рук матерей и швырял в темноту, а матерей отправлял следом.

Вдали, в открытой воде, начали падать звезды. Время от времени они находили цель; иногда этой целью оказывался растерянный беглец, которого сам Ран направил к гибели. Ран ничего не мог с этим поделать, даже не задумывался. Для него имело значение одно: племя должно предстать перед Левиафаном, и будь что будет.

Высоко над головой постепенно затихали панические вопли Дагона и истошные крики тех, кто успел подняться за ним следом. Разум этих беглецов перестал быть человеческим, он уже не формировал внятных мыслей.

Ран игнорировал эти звуки. Может быть, кому-то и удастся прорваться мимо Разрушителей. Даже если они обретут свободу в верхних морях после безумного побега, они уже не люди. Малодушные простились со своей человечностью здесь, на глубине, покинув объятые ужасом остатки племени. Если человечеству еще предстоят какие-то свершения, они ждут внизу.

Ран изо всех сил подгонял свой народ к вратам и Левиафану.

Испуганное племя — последнее, что осталось от человечества, — собралось, дрожа, перед подводным привратником. Ран протолкался через толпу и послал всем успокаивающую мысль, после чего предстал перед громадным глазом, выглядывавшим из отвесной скалы плоти.

И на этот раз кит увидел его. Увидел и услышал.

Когда Ран послал свою всеобъемлющую мысль, она коснулась не только людей. Мыслящий разум дотронулся до другого мыслящего разума, и спокойное, величественное сознание Левиафана заглянуло в голову человека. В то же время другая сторона этого сознания продолжала смотреть туда, куда человек еще никогда не заглядывал.

Звездный дождь уже шел над племенем, а его последний вождь все переглядывался с хранителем врат, ведущих к основанию мира. В течение нестерпимо долгого времени кит не реагировал никак.

Затем исполин зашевелился. Он сдвинулся вперед, подобно живой горе, и вода отхлынула от него могучими потоками.

Медленно-медленно в скале приоткрылось отверстие, портал в охраняемую Бездну. И люди, оставшиеся от маленького племени, один за другим нырнули в это отверстие, спеша укрыться в недрах планеты. Ран был последним.

Кит возвышался над ними, грандиозный, как крепость. Ран тяжело вздохнул, зная, что исполнил свой долг и освободился от гнета ответственности. Его люди остались людьми. Он не допустил ошибки; инстинкт, приведший его сюда, мудрее разума, но это не звериный инстинкт. Что будет дальше, Ран не знал, но твердо верил, что все сделано правильно.

Левиафан лениво повернулся в воде, созерцая звезды, еще сверкавшие над бездной, где исчезли последние люди на Земле.

Звезды больно жалили гигантский лоб, много тысячелетий излучавший Глубинные Мысли. Кит существовал задолго до появления человечества. До сих пор Левиафан спокойно лежал здесь, никого не трогая. Рождались завоеватели, войны захватывали целые континенты, но планета на три четверти была покрыта водой и кит мог ни о чем не заботиться.

Теперь война пришла на глубину, в личные владения Левиафана.

Все больше Разрушителей появлялось в поле его зрения, они медленно покачивались в темной воде под мощными струями Глубинных Мыслей. Все живые существа на поверхности Земли и в ее водах разбегались и прятались при виде звездного дождя, ведь его прикосновение означало смерть.

Левиафан наморщил величественный лоб и стряхнул с себя звезды.

Затем Землерожденный медленно развернул исполинское тело и встретился с Пришельцами лицом к лицу.

Проект

Исследовательский комплекс «Мар виста дженерал» существовал уже восемьдесят четыре года. Формально он считался научной организацией, хотя на самом деле это было не так. С тех пор как он возник на месте одной из больниц в середине двадцатого века, на территорию «Мар виста» ни разу не ступала нога постороннего.

Ибо если кто-то входил туда, значит он уже был избран в совет. И только сам совет знал, что это означает.

— Нам придется отложить визит! — сказала Мэри Грегсон, сминая сигарету. — Собственно говоря, Митчелла сюда пускать вообще нельзя!

Сэмюэль Эшворт, худой смуглый невыразительный молодой человек, укоризненно покачал головой: